Затхлость у Гоголя (проба написания истории как истории уникальных впечатлений)

Гоголь первым стал писать о России с такой затхлостью, что аж тошно. Все эти носы в коробочках, скованные гнилью, пропотевшие подштанники из букв, в них вкрадывается вдруг еще русь, которая куда-то несется, слова, сказанные так, для масштаба, литературности, идеологии, вот и заучивают фразу хоть она и абсурдна. Куда можно нестись в коробочке? Ему, Гоголю, писать бы о юге, Малороссии, у него отлично получалось, передавать густоту воздуха юга России, тяжесть неба. И конкурентов то не было и нет, никто из тамошних местных так ничего на том же уровне физики не написал и не напишет уже никогда. Но Империя соблазнила масштабом, хорошо хоть второй том "мертвых душ" он сжег. Еще меня всегда потрясало, что он написал эту "поэму" в Риме. в Риме! С его ровным матовым небом, как на прекрасных пейзажах Иванова, Риме той девственной эпохи, когда предместья Города еще не тронутые стройками Муссолини сохраняли юношескую стройность древней империи. В том что в таком месте Гоголь писал "мертвые души" есть извращенность и маньячность, как и в обозначении "поэма", может он хотел спародировать этим Пушкина с его "романом в стихах" или еще что гнуснее. После традицию русской затхлости подхватил Салтыков-Щедрин и ему подобные с аутичной грязью в себе романами наподобие "господа головлевы", Михаил Евграфович писатель рангом ниже Гоголя, ибо затхлость у него не физиологическая, естественная, а "классовая", чиновничья затхлость, оттого еще более карикатурная, анекдотичная и искусственная. Читать его как спать в клоповнике. Вроде и спишь, а чешется. Писатель, превращавший свои тексты в чесотку, стоило ему отойти где-то от этого правила и все понимали насколько он вторичен, ведь уже не чесалось, оставался один "анекдот князя Ипполита". Так что розанов не прав, сравнивая его с волком, который нажрался русской крови и откинул лапы. Он не волк, а клоп, которого в советское время раздавили и размазали по школьной программе, как газетчики 19 века по русской литературе. Впрочем, затхлость была и у Островского, Достоевского многих других. Помню когда оказался в доме где Островский родился - уютном особняке в Замоскворечье, то подумал каким же лицемером и даже подлецом был этот персонаж в собольей шубе, наживавшийся, превращая целое сословие в карикатуру. У Доста все сложнее затхлые комнаты с ломанными ветками диалогов героев, вытесняются в конце концов его собственными фантазмами, коими он и известен, остается лишь этот бесконечный мотив "искупления" чичиков в сожженном томе, раскольников на каторге - "В белом венчике из роз – Впереди – Исус Христос". Пошлая, бордельная строчка из Блока в эпоху террора гражданской войны стала итоговым венцом для подобной лирики. Забавно, что все эти авторы любили как-то по-бабьи Пушкина, Он был для них не текстом, а телом. Для доста, Гоголя. Эта любовь чем-то напоминает болезненную тягу больного к здоровому, старого к молодому, одним словом отлично прописанную ночную сцену из церкви в гоголевской повести "Вий".

https://www.facebook.com/SASHAKORBIN/posts/511886999008898


Отличная идея: дополнить историю историей импрессий. Топосом является вовсе не поворот сюжета, не место и не идея переустройства, а впечатление - вони и затхлости, к примеру, она же на другом полюсе "густота малороссийского воздуха". От писателей остаются прежде всего в памяти, как и от людей, импрессии - общие психофизиологические ощущения, то есть, их уникальное сочетание, единомоментный вкус, жест, движение. Гоголь и у меня оставлял впечатление сильной невербальной запашистости, проницаемости всего воздухом, запахами, вкусом в более-менее вязкой среде, в которой сюжет, то есть, движение, играют совсем маленькую роль. А всё само собой лежит, преет, упревает, разлагается, "идёт своим чередом", источает свою историю-аромат, но не херачит её в мир действием, сюжетом, стойкой радиоволной-излучением, а именно что это мир понемногу эволюционирующих вонючек, как большой сырный комбинат.