К вечеру мозг быстро слабеет (расслабляется, скорее). Потому что нечего думать, делать. Частые разъезды превратили мне и Берлин в ещё одно место отпуска, сделали мне его совсем уютным забавным ярким тёплым туристическим городом, куда жадно, соскучившись как по любимому месту отпуска, выходишь и каждое утро и вечером тоже. К тому же, М. получил наконец-то давно желанную работу в Китае, и уезжает, как раз как мы завершим все наши отпускные поездки, последняя будет в начале сентября до середины сентября на один крохотный островок в Греции. И дом перестаёт быть вполне домом. Получил наконец-то, и вот часто вечерами приходят друзья, и мы готовим, готовим быструю, но яркую и всегда разную, не более получаса подготовки всех блюд к ужину плюс двадцать минут похода за продуктами для ужина, китайскую еду, которой он владеет даже лучше, чем китайским языком. А Берлин, да, стал каким-то местом транзита для меня в это лето. Приехал, поспал, взял новых книжек, постирал вещи, ответил на письма, и дальше.

Ещё я долго думал о страхе смерти в это лето, и он совсем пропал. Вернее, важно не то, что пропал страх смерти, он у меня, принужденного к настоящему, пропал давно, но пропало то, что висело автоматически как налипшая жвачка, как тупой аппендикс, то, что является анестезией от этого страха, анестезией, очень мешающей, мешавшей жить: уверенность, что жизнь вечная, что всё впереди, что смерти нет (или как у верующих: впереди вечность, расслабься). Теперь я шкурой понимаю, что шкура - это я, что я - это вот это пространство и время, и ничего, кроме сейчас, сегодня, плюс, может быть, завтра, плюс, бог даст, выходные, не будет. Каждый день стал приятнее, полнее, с каждым днём каждый день становится всё последнее, последним по чесноку, потому что завтра вдруг может и не настать (нет, причин нет, но а вдруг? да и без "вдруг" жизнь всё равно обрывается с засыпанием (не вижу отличия смерти и засыпания) и начинается новая с пробуждением), но от этого, от того, то есть, что каждый день становится всё более сознательно посчитанным, взвешенным, сознательно наполненным, не страшно, лишь получается так, что дни всё насыщенее и насыщеннее, полнее, длиннее, как в детстве.

У моего любимого композитора и друга как раз есть вещь, которую я часто слушаю в такие расслабленные вечера в Берлине.