И эта новая интенсификация привела к тому, что у меня не одна недочитанная, читаемая книга, как обычно, а пятнадцать, не два-три неотправленных, а то и ненаписанных письма, а двадцать три, всё какими-то клубами существует, бесконечностями, как пыль, которая тоже стала существовать, собираться, притом клубами именно что, и эти клубы всего перекатываются, растут, разматываются и сматываются издевательски как надувная трубочка изо рта в праздники.
Ещё я хотел разнообразить репертуар того, что я умею готовить и хотел бы попробовать съесть. Испортил за прошедшие месяцы много продуктов на этой стезе, но стал только упёртее есть одно и то же (что можно развернуть и съесть).
Но с Нового года - хорошо сработало самовнушение - началась новая жизнь: больше ничего не готовлю, я всегда предпочитал простые вкусы отдельных продуктов, я больше не пишу параллельно пять писем, я пишу одно от начала до конца, если есть конец у него, больше не читаю пятнадцать книг, а только одну, и пыли тоже больше нет. То есть, можно сказать, научился жить в обществе изоляции. Интенсивность же ушла в мир идеации, представления, во внутренний мир. Может быть, это полезно.
Впрочем, я не был бы так спокоен, если бы у меня не осталось несколько детей для занятий школьной программой и русским языком и не знай я, что с февраля я снова буду посещать болтологический курс в народном университете. И всё это минималистично, счётно, теперешние, ковидные формы жизни. Так, что мне стало даже нравиться.
А сначала, когда всё превращалось в бесконечные ряды затухающих как пыль под кроватью интенсивностей, мне не нравилось. А теперь одна книжка, две семьи с детьми для работы, один курс чтоб "а поговорить" было, два постоянных блюда на каждый день, один адресат писем, и всё такое внезапно снова счётное, видимое, подконтрольное.
А то с началом ковидных ограничений всё как пошло клубиться в прошлом году, я не мог совладать с этим переносом интенсивности в частную жизнь, с приручением интенсивностей в новом поле, впервые пришлось так сознательно трудиться над очень бессознательными прежде вещами, и я долгое время этим был подавлен.
