Плохо то, что в нашей культуре есть запрет на высказывание и даже переживание страдания (то ли стоические мотивы причиной, то ли христианские – отдавать, например, страдание богу, а не себя страданию, как-то так). А распространены какие-нибудь курсы-психотренинги. И вот застигнутым страданием (вот слышите, как по-дурацки-то звучит? вот нормально звучит «пришла любовь», «меня осенило», «счастье настигло, упало на голову» даже, а вот «застигнут страданием» - как-то не очень звучит) остаётся или провальная тотальная диссоциация, из которой ещё хрен знает как выбраться, если наития нет (культуры-то его переживания нет) или водка («о, как ревёт-заливается, вот это в нём водка плачет, слёзы-то его пьяные, ненастоящие» - как правило, слёзы здесь в социальном смысле вообще не могут быть верифицированы – они ни к кому не призыв, они не социальны, не встраиваются ни в какие отношения, кроме как отношения человека со своим страданием, и когда «водка плачет», лучше и правда человека просто не трогать). Само отдаться страданию признаётся распущенностью душевной жизни, безволием. Иные так и вообще именно таким вот образом и понимают «инстинкт к смерти», как чистую безудержную тягу к саморазрушению, вроде как ничем не контролируемую.
Когда-то я думал, что люди высказывают своё страдание другим людям для того, чтобы «сдать» привилегированный мучающий объект страдания, этого Другого, но Другому же, «сдать как стеклотару», как сдают её, положим, утрами запойные алкоголики, получая за десять-пятнадцать пустых бутылок одну полную бутылку пива – т.е., эти люди, открывающиеся своему страданию или открывающие его другим, заведомо даже согласны с тем, что полной эквиваленции, обмена не получится. Я думал, они хотят увидеть этого мучающего Другого другими глазами, поэтому их описание так детально, ведь это просто лавина конкретики, спецификаций и описаний уникальности вопреки очевидности того, что уникальность всё равно не может быть отловлена, вписана в типизацию и как-то рационализована. Т.е., я думал, что товарищи страдающие находят не просто удобный аналитический контейнер, но и полноценного Другого, который мог бы показать им Привилегированый Объект с иной стороны, разрушить его иным взглядом. В психоанализе это один из эффектов переноса на психоаналитика некоей ответственности, исполение психоаналитиком сакральной или родительской функции, а то и просто подмена Привилегированного Объекта собой, перенос переживания в свой психич. мир.
Но теперь я понимаю, что не замещение своего взгляда на Привилегированный Объект взглядом другого является причиной открытого переживания своего страдания в рассказывании его другому, а страх перед тотальной диссоциацией. Потому как нет культуры переживания тотальной диссоциации, нет знания о том, чем всё это может кончиться. И больная душа поэтому просто ищет заверения в том, что диссоциации есть предел.
Итак, предел. У некоторых людей есть так называемое чувство меры и некоторая, также, в приложении к вопросу о страдании, культура переживания страдания по наитию – как правило, эти люди и молчат в тряпочку, это более здоровые люди, видимо, чем те, кто боится тотальной диссоциации и не уверен в пределах. У некоторых же людей нет этой культуры по наитию, есть вообще запрет, стыд к страданию. Как правило, диссоциация в их случае наиболее убийственна и имеет множество «побочных эффектов», как правило, эти люди именно и нуждаются в заверении другого, имеющего здравый опыт переживания страдания.
Поэтому мне не очень нравится психоаналитическая концепция вытеснения, замещения или лакановской деконструкции – не за этим человек открыт в своём страдании другому и не может удержать свою речь.
Думая о запрете на страдание, возможно, стоит думать скорее о пределе страдания. Тотальная диссоциация - это, конечно, верняк для того, чтобы избавиться от страдания (электрошок, например, лоботомия, долга психотропно-транквильная блокада, да даже серия алкогольных запоев - крайние я перечислил формы), но здесь есть вопрос о том, как бы с грязной водой не вылить ребёнка. И я думаю, что запрет на страдание - это на деле всё же не запрет, а установка на осмысленость страдания, на скорбь, что ли, если я правильно употребляю это слово. Тотальная диссоциация, как сегодня мне заметил